Она училась в параллельном классе. Всегда выглядела старше своих лет. И умнее. Притягивала меня безумно. Я разум терял, когда мог стоять рядом с ней. У нас рядом со школой было какое-то строение – вроде котельной. Мы его звали «Белый дом». Все курящие там стояли, чтобы учителя не замечали. Вот там чаще всего и встречались. Я все время рядом с ней старался встать. У нее была такая странная манера – все время пальцем по сигарете постукивать. Как пепел стряхивают, только постоянно. А я как завороженный смотрел за движением ее пальчика, глаз отвести не мог.

А утром пораньше приходил и за тем белым домом вставал. Потому что знал, что она до уроков там остановится по пути из дома, чтобы сигаретку выкурить. И мне очень хотелось, чтобы никто больше не приходил. И все мечтал, как бы в их класс перевестись.

Она со мной достаточно благожелательно себя вела. Видела, видимо, как я возле нее кручусь, но ни слова сказать не могу. Она вообще умница была, все понимала. Я же молодой был, робкий. Ну и потом достаточно критично к себе относился. Кто я и кто она? Для меня она была идеалом красоты. И осталась им до сих пор. Однако не могу сказать, что в ней было что-то броское. Но когда я ее видел…да что видел…когда просто думал о ней – в жар кидало.
Про нее много слухов ходило. И что она давно не девочка, и любовник у нее 40 лет отроду и вообще. Она общалась с самым продвинутым парнем в школе. У него были крутые родители, загранки, сигары, легкий загар, раскованные манеры, показная шумная фривольность в отношениях с девочками, которую остальные в силу робости и воспитания позволить себе не могли. Он нравился девчонкам, такие, как он, часто им нравятся. Она гуляла с ним вечерами под руку, целовалась. Я это видел, потом ночью спать не мог.
Но нос она никогда не задирала. Могла запросто с нами в подъезде пивка попить. И в глазах у нее всегда было что-то теплое. И немного грустное. Взгляд ее темных глаз был намного старше ее самой.
А однажды весной мы с ней оказались за белым домом одни. Курили, у меня какой-то журнал был, мы рядом сидели и листали его. И тут она просто голову мне на плечо положила – смотреть ей, наверное, так удобно было. А я чуть не рехнулся от счастья.
Листал я тот журнал, а в глазах пелена, страниц не видно. Это был самый счастливый мой день в школе. Потом пришел ее ухажер, увидел эту невинную картину и страшно приревновал ее ко мне. А мне было безумно приятно, что был повод, пусть даже такой ничтожный, ревновать ее ко мне.
А на выпускной экзамен в девятом классе она пришла в ослепительно белой блузке, черной бархатистой юбке до щиколоток и черных туфлях на каблуке. У меня этот образ до сих пор перед глазами. Она еще красивее была, так ей это шло.
Потом она уехала. В Австрию, на неопределенный срок. За два года до окончания одиннадцатилетки. Что интересно, последний свой день она провела со мной. После уроков стояли толпой за белым домом, она сказала, что ей надо куда-то съездить, я вызвался составить ей компанию. Мы поехали куда-то в район Таганки. Я был на седьмом небе – мы с ней, никто не мешает. Назад ехали, я старался выдавить из себя что-то, что могло как-то объяснить мое состояние, мое к ней отношение. Так и не смог. Проводил ее до дома, до подъезда. Ехал домой и ругал себя за свою робость последними словами.
Приехал домой и позвонил ей. Она собирала сумки и говорила со мной ни о чем. Даже не удивилась, что я позвонил, хотя я ни разу ей не звонил до того. Мы говорили с ней часа два, каждую минуту я думал – ну сейчас точно все скажу, но так и смог даже пискнуть.
А потом – два года в школе без нее. Как кусок сердца вырвали. Я в школу ходить не мог, зная, что ее там нет, что я ее не увижу. До тошноты возненавидел желтое здание школы и белый дом. Она звонила время от времени тому парню, с которым общалась в школе. Он рассказывал об этом, а у меня от зависти зубы сводило. Я даже представлял себе, чтобы я ей сказал, какие теплые, самые нежные слова, позвони она мне. А в это время внутренний голос разума гаденько шептал, что она уже и помнить не помнит обо мне. И все остальные говорили, дескать, что мы ей, у нее теперь совсем другая жизнь, она про нас и не вспоминает даже. У меня в такие моменты кулаки сжимались до боли в костяшках.
Как-то зимой, уже после окончания школы ехал в троллейбусе по Кутузовскому (она там жила). И вдруг – померещилось мне, что на сиденье в центре салона, залитого желтым светом ламп, сидит она, и смотрит в окно. Как я только не крутился, стараясь понять, ошибаюсь я или нет. Так и не понял.
И почему-то песня «Старый отель» Браво у меня с ней ассоциировалась.
Прошло пять лет. Бывая мимо ее дома, смотрел на ее окна, в глупой надежде увидеть ее в них. И вот однажды, проходя по Кутузовскому, встретил все того же парня, ее ухажера. Трепались с ним, трепались…. И тут он – как серпом по яйцам – «А ты знаешь, она приехала». И смотрит мне в глаза, гад. Он всегда знал, что она для меня значит. А у меня внутри от его слов сразу как струна лопнула, колени аж прогнулись.
Прибежал домой, с порога, не раздеваясь, кинулся к трубке. Даже записная книжка не понадобилась – за 5 лет я ее телефон не забыл. Набираю – бабушка ее говорит, что нет ее, вечером будет, а это кто? Учились, говорю, вместе.
Как до вечера дотерпел – не помню сейчас, помню только, что руки тряслись.
Звоню – ЕЕ ГОЛОС!!!!!!! Я чуть не заорал. Как ты, как дела, давно приехала? Задаю подобающие в такой ситуации стандартные вопросы, ответов не слышу, я слушаю сам звук голоса, тембр и чуть не плачу.
И вдруг она – знаешь, я ведь замуж выхожу. Я изобразил жалкое подобие радости за нее. Думаю, не получилось у меня, выдал я свое горе.
Договорились встретиться. Ночью после того разговора я стих написал, большой, на две страницы. С рефреном «Я ведь так долго не видел тебя». Его бы на музыку положить, такая бы песня была!
Она приехала ко мне, сидели, пили кофе, я смотрел на нее, слушал ее рассказы про Австрию, а сам растворялся в ее глазах, по которым так долго скучал. Они были такие же – теплые, умные, добрые. С трудом оторвавшись от них, я собрал всю волю в кулак и ….подарил ей этот свой стих. Она с благодарностью прочитала и сказала, что такое для нее мог только я написать. Это, наверное, самой лучшей похвалой для меня было.
У нее тогда одеколон был – Кельвин Кляйн «Уан». После нее потом кресло этим одеколоном пахло, а я полюбил этот запах на всю жизнь. И волосы. У нее были потрясающие волосы. она ими гордилась и впослне заслуженно. Красивые, черные, струящиеся как вода.
Она несколько раз потом приезжала. А один раз январским вечером я позвонил ей, она сказала, что ей грустно, что жених ее уехал в командировку. Ну, я и брякнул, дескать, пригласила бы кого, чтобы не скучать. А она - «Ну кто приедет сейчас, кто потащится в мороз, вот ты бы приехал?» Я говорю – «приехал бы, запросто». Весело так, а у самого сердце сжалось. И вдруг она – «ну вот и приезжай, адрес знаешь».
Я не приехал, я прилетел. Знаете, что мы с ней делали? Правильно, сидели, пили кофе и смотрели чемпионат мира по фигурному катанию. Я не знаю, может, не прав я был. Может, смелее надо было быть, может, не зря она меня в тот вечер позвала…. НЕ ЗНАЮ Я!!!! Мы посмотрели чемпионат, допили кофе и попрощались.
Остаться на ночь, говорите? ХА! У меня даже поцеловать ее в щеку на прощание силы духа не хватило, а вы – остаться. Хотя, показалось мне, что как-то нехотя она меня провожала. А может, просто это фантазии мои. Скорее всего.
Мы созванивались потом еще, я один раз даже еще раз приезжал к ней и познакомился с ее мужем, очень неплохим парнем. Она еще удивлялась, как с ним похожи. И по внешности и по манерам.
Потом я долго не звонил. Когда же все-таки позвонил через полгода, она сказала, что у нее родился ребенок, девочка. Это было как гром среди ясного неба, она была первой из моего окружения, кто родил ребенка. Услышав эту новость, я от восторга чуть не упал со стула.
А потом она с мужем переехала в другую квартиру, телефона которой у меня не было. Да и в последнем нашем с ней разговоре что-то подсказало мне, что не надо больше звонить. Не нужно ей это.
Я видел их как-то на Дорогомиловском рынке, они грузили пакеты в багажник дорогой машины. Я жал руку ее мужу, растерянно смотрел на нее, а она смотрела на меня через тонированные солнечные очки и удивленно говорила, что не узнала меня сначала. Перебросившись парой фраз, мы разъехались. Я ехал, выключив музыку, думая о чем-то, не помню о чем.
Больше я ее не видел. И, наверное, не увижу никогда. Ни телефона ее у меня нет, ни почты. Может, оно и к лучшему.
Никогда у меня ничего с ней не было, но она умудрилась оставить в моей памяти след, который не смог оставить ни один, даже самый бурный роман. Она так и осталась для меня идеалом красоты из параллельного класса.
Моя девушка, всмотревшись как-то в ее фотографию в моем альбоме, изумленно выдохнула: «Как же я на нее похожа!»

Агент Джек

Доверие рождает доверие. (Мориц Фердинанд Шмальц)